unsorted ~ Ребенок в каждом из нас

притча о превращениях духа

Возраст: 38 C нами с 10.06.2006 Репутация: **103.6**

Представляю всем для чтения, усвоения, размышления, отвращения, восхищения или чего угодно еще кое-какой текст. Содержание его - нечто потрясающее, отчасти загадочное, но истинно родное, человеческое. Ознакомьтесь. И далее мне бы хотелось услышать разные мнения форумлян о прочитанном и развернуть дискуссию, если, конечно, получится (может и нет). Подмигивание

Главный вопрос поставим такой:
Вспоминая о своих "превращениях духа", что вы чувствуете?

Итак, текст...

Заратустра улыбнулся в ответ на мой удивлённый взгляд и вскоре продолжил.
- Ребёнок рождается невинным животным, имя которому – человек, он рождается животным и начинает обретать человеческое. Маленькому человечку не разрешают жить настоящим, его принуждают думать о будущем и помнить о прошлом, его хотят лишить опоры. Если его не лишишь опоры, он будет «себе на уме». А кому это нужно?
Ваше общество не любит эгоистов, оно ценит лишь самовлюблённых типов, которые не зная самих Себя, пестуют свой благопристойный образ, некий, почти мистический идеал несуществующей добродетели. Причём, идеалы благопристойности и добродетели разнятся у вас до неприличия.
Он рассмеялся.
- Неужели же у ребёнка больше опоры, чем у взрослого человека?
- Ха! Ваши взрослые и вовсе не существуют. Всё, чем они гордятся – это лишь только отзвуки жизни, тени существующего, фантомы бывшего. Ребёнок – вот единственный реальный человек в вашем мире. Но не долго оставаться ему человеком! Ты ведь знаешь, как быстро учится человек дурному, - он посмотрел на меня с хитрым прищуром.
- К чему ты клонишь, Зар?
И вот о чём рассказал Заратустра, когда заговорил, наконец, серьёзно:
«Дух приходит в мир невинным ребёнком, но мир полон страха. Здесь каждая тень боится собственной тени. Как же не испугаться вам ребёнка, его добродушной открытости, его чистоты?
Ребёнок слишком хорош для этого мира, он слишком естественен, слишком прост. Он не подходит этому миру, в ребёнке не достаточно страха, чтобы жить в этом мире. Ему начинают прививать страх.
Но кто же без боя отдаст своё счастье? И ребёнок становится маленьким львом, чтобы защитить своё счастье. Он протестует, он утверждает своё право на счастье, он делает это как воин, как лев.
Он раз за разом говорит: «Нет!». И в этом абсолютном «Нет!», в этом отрицании, в безумии этого отрицания (ведь он говорит «Нет!», даже если хочет сказать «Да!»), из этого хаоса отрицания рождается его «Я». Так начинает он своё восхождение на собственную Голгофу.
Каждый раз, говоря «Нет!», он утверждает своё «Я», он утверждает своё желание, свою волю, своё право, право, которое он приписывает своему «Я». Но это «Я» - не он Сам, это «Я» абсолютного отрицания, отрицания воина.
Ребёнок-лев обретает своё «Я». «Я», которое утверждает своё право, которое знает своё «хочу». Но во всякой борьбе проигрывает победитель – заложник своей победы, кузнец своей несвободы. Благородный боец – лишь звено в цепи войн и сражений. Сам он и есть свой палач.
Этот бой выигрывает только тот ребёнок, который не вступает в него. Но таких мало, таких отправляют в интернаты для умалишённых.
В борьбе рождается это «Я», и пригодно оно только к войнам. Как может жить этот сеятель смерти?
Ребёнок-лев защищался от страха, он отвоевал у него своё право, отвоевал и испугался. Ибо когда воин становится сторожен, он обращается в труса. Теперь его «Я» уже не «Я» отрицания, это «Я» страха, страха, против которого он боролся.
Теперь этот лев боится потерять завоеванное, он боится, что у него отберут его право, он боится, что его «хочу» останется безответным.
У всякого зверя есть уязвимое место: у акулы – глаз, а потому может её победить даже слабая птица, у антилопы – сухожилие, и страшит её жалкий шакал. И лев уязвим: «Я», «моё право» и «хочу» - вот ахиллесова пята этого хищного зверя. Любой кукловод может дёргать за эти ниточки, страшащийся согласится на всё.
Имя великого дракона, которому подчинено всё человеческое, не «власть», не пресловутое «ты должен», а страх.
Великий дракон живёт не в заоблачных далях, его чешуя не блистает золотом в лучах вечно полуденного солнца, он живёт в человеческих сердцах, он пожирает их изнутри.
Кровавые клочья свисают из отвратительной пасти, кровь стекает ручьями. Слезы отчаяния красны! Не может человек быть теперь человеком, ибо раздавлен он пятой собственного страха.
Лев сопротивляется страху, но чем больше сопротивление, тем сильнее и страх, ибо страх – это боль, а боль пугает. И лев боится собственного сопротивления, теперь он окружён страхом.
«Я» становится бесчувственным, паралич сковывает «Я», более «Я» не является даже тем «Я», каковым оно было. Но лев не замечает собственного страха, ибо страх его безграничен. Как увидишь Земли, находясь на земле? Лев этот пугливее трясущейся саранчи!
И тогда на смену льву приходит верблюд. Верблюд – животное вьючное. Что ему в страхе? Он подчинился, о чём более волноваться? Он знающий, он сознательный, он следует правилам, он чтит требования. Он расторопно гнёт колени, подставляет спину хозяину. И не смотрите, что он плюётся, он ведь потомок льва…
Власть и подчинение так же естественны для верблюда, как барханы и палящее солнце. Верблюд глух, но исполнителен. Он знает много команд и следует им рефлекторно, если же он ошибётся, то палка хорошо охаживает его горб. Теперь он слышит лишь палку.
Одногорбый верблюд не удобен наезднику. Но подождите, будет ему и второй горб! Вступит верблюд в нежную пору, благоприятствующую любви, и страх начнёт почковаться, ибо желающий этот бесчувственен!
Два горба, два нароста на спине бесчувственного верблюда, два страха: страх жить и страх умереть.
Так говорил Заратустра, я слушал его и видел себя радостным: мне два с половиной года, мы сидим с мамой на тёплом морском берегу, залитые солнцем, я подаю ей камушки, ракушки, стёклышки – всё, что я выудил для неё с морского дна. Она улыбается мне в ответ. А вот я на маленьком трехколесном велосипеде гордо катаюсь по квартире – из комнаты в комнату через стеклянные двери. И я вдруг сжался от боли, чёрная тень скользнула перед моими глазами: я стою на улице у дверей деткого сада, я сбежал. Снедаемый страхом, я плачу от бессилия, здесь – во дворе, сидя на снегу, перед самой дверью моего эшафота. Наплакавшись, я встаю и, закусив раскрасневшуюся губу, иду обратно – в свою «среднюю группу».
Гордый лев стал превращаться в послушного верблюда. Одногорбым верблюдом я был в школе. Моё состояние было подобно чувству солдата, попавшего в окружение. Из своей засады я изредка стрелял по врагам короткими очередями, но скоро понял, что этим только выдаю своё присутствие. И я замер. А потом мне показалось, что всё вроде бы нормально, всё правильно, так и должно быть.., порядок…
- Ты слушаешь меня? – обращение Заратустры силой вырвало меня из оцепенения.
- Да… Конечно, слушаю! А дальше?!
- Дальше… Дальше можно носить поклажу и хозяев, что на поверку точно такие же двугорбые верблюды, как и ты сам.
- А можно.., - протянул я, выпытывающим тоном.
- А можно испытать боль, - спокойно ответил мне Заратустра и продолжил свою речь.
«Верблюды иногда сходят с ума. Не так, чтобы они действительно становились сумасшедшими, но что-то с ними происходит: они начинают брыкаться, сбрасывают поклажу, плюются, ржут, как безумные, нарочито фыркают, отказываются покидать водопой, перестают есть колючки. Короче говоря, выглядят абсолютно сумасшедшими.
Это бунт посаженного на цепь льва. Львиная гордость, мощь отрицания хищного зверя и сутолока страха жвачного существа сплетаются в один прочный узел.
Но лев взрослого – это уже не лев ребёнка. Это лев, который долго выносил побои, лев, которого поносили и унижали. Это уже не лев отрицания, это лев отмщения. Он ненавидит. Он ненавидит правила, порядок, лицемерие. Но в этой ненависти он сам становится лицемером, призывая других быть добрыми, оскаливая пасть. В этой ненависти он сам требует установления правил, но новых, которые ему кажутся достойными исполнения. В этой ненависти он жаждет порядка, ему больно, он словно концлагерный беглец, повисший на колючей проволоке забора.
Лев в отчаянии... Его зубы, сгнившие на тюремной похлёбке, ещё достаточно сильны, чтобы огрызаться и пугать, но слишком слабы, чтобы избежать зубоскальства. На деле он сам испуган сверх всякой меры, он боится собственного негодования, собственной смелости.
Снова бы стать ему верблюдом, снова приучиться к порядку и жить, как живёт всё его стадо. Но и это ему недоступно, ибо ненавидит он стадо за верблюжью его покорность. Теперь для него они – добыча, но не племя.
Он бы в миг расправился с этой покорно блеющей, тупоумной паствой! Да только что-то удерживает его от тотемической трапезы. Это во льве просыпается ребёнок, но это уже не тот ребёнок, что был прежде, это другой ребёнок.
Это ребёнок, изведавший боль, ребёнок, знающий, что такое брошенное тебе в лицо «Нет!», ребёнок, хранящий на устах горький привкус отчаяния. Этот неприкаянный ребёнок, что так соскучился по теплоте нежащих рук, что так мечтает о ласке и доброте, плачет сейчас в его сердце тихими слезами тоски.
Он чувствует порог Вечности, порог Небытия, он готов ступить за эту грань... Он снова боится, но это уже другой страх. Это не страх защиты, это ужас беззащитности. Кто может спасти его от неминуемой гибели?
Его может спасти только другой ребёнок, изведавший холод этого ужаса».

P.S. Сразу предупреждаю сведующих в философии, что это не из книги Фридриха Ницше "Так говорил Заратустра". Улыбочка

Возраст: 44 C нами с 03.11.2006 Репутация: **116**

Анхель или КурАн? Года 3 назад эта книга в 3-х частях сначала дала мне огромную свободу выбора, а потом повергла в депресняк не детский. Ведь все сущее вокруг названо илюзией вещей, вещи - ненужным отражением, а жизнь - проживаемой зря, пока сам находишься в зависимости от окружающих и их мнений.

Возраст: 32 C нами с 12.03.2007 Репутация: **99.6**

Интересно

C нами с 15.04.2005 Репутация: **133.2**

alexvanp писал(а):

P.S. Сразу предупреждаю сведующих в философии, что это не из книги Фридриха Ницше "Так говорил Заратустра".

Да-да, это Андрей Курпатов, "Дневник канатного плясуна" или "О чём умолчал Заратустра".

Ничего восхитительного или необычного в этом, лично я, не нахожу. Измызганная со всех сторон старая, как какашка мамонта, тема в русле "человек и система". Да, интересные метафоры, сравнения, образы и... И пожалуй всё...