Интернет может быть ценным инструментом для католического образования и евангелизации, и его надлежащее использование должно поощряться в семинарии, а также в других церковных учреждениях, считает Папа Бенедикт XVI.

«Интернет, с его способностью преодолевать расстояния и устанавливать контакт между людьми, предоставляет огромные возможности для Церкви и ее миссии», – сказал Папа в своем обращении к членам Конгрегации католического образования, собравшимся на пленарное заседание в Ватикане 7-9 февраля.

Папа сказал, что Конгрегация вела работу над документом под названием «Интернет и формация в семинарии», но не сообщил, когда он будет опубликован.

При осторожном и рассудительном использовании Интернет может быть полезным для будущих священников не только в целях обучения, но также для пастырской работы в области евангелизации, миссионерской деятельности, катехизации, образовательных проектов и управления различными учреждениями.

Поэтому Церкви требуются хорошо подготовленные преподаватели, чтобы помочь семинаристам идти в ногу со временем в «правильном и позитивном» использовании информационных технологий, сказал Папа.

Обращаясь к членам Конгрегации, Папа сказал, что воспитание и образование будущих священников в семинариях является «одной из самых насущных задач» Церкви сегодня из-за культуры релятивизма, доминирующей в современном обществе.

«По этой причине служение, совершаемое столькими образовательными учреждениями в мире, вдохновляемыми христианским видением человека и реальности, так важно сегодня», – сказал Папа.

Семинарии являются одним из важнейших институтов Церкви и нуждаются в тщательно разработанной программе, которая принимает во внимание контекст, в котором они существуют сегодня, сказал он.

«Я много раз говорил, что семинария – это драгоценный этап в жизни, во время которого кандидат во священство получает опыт бытия учеником Бога», – сказал Святой Отец.

За последнее время Папа неоднократно затрагивал тему потенциала – и опасностей – которые кроют в себе новые медиа-технологии. В прошлом месяце, в послании на предстоящий Всемирный день социальных коммуникаций и СМИ, он написал: «Этот способ распространения информации и знаний является рождением нового образа обучения и мышления, обладающего беспрецедентными возможностями для установления отношений и созидания общности».

Он призвал использовать социальные сети, такие как Facebook, в качестве средства распространения христианского послания, но предупредил об опасности подмены человеческих отношений виртуальными контактами.

«Блаженны плачущие, ибо они утешатся» (Мф 5:4). Хорошо ли это — печалиться и называть печаль блаженством? Есть два вида «слез», или печали: печаль, которая утратила надежду, которая не доверяет больше любви и истине и потому разрушает человека изнутри; но есть и другая печаль — та, что проистекает от соприкосновения с истиной и от вызванного этим потрясения; она обращает человека к лучшему, научает его сопротивляться злу. Такая печаль — исцеляет, потому что дает человеку силы снова надеяться и любить. Первый вид печали олицетворяет собою Иуда, который, находясь во власти ужаса от содеянного, от собственного падения, уже не смеет больше надеяться и в отчаянии вешается. Второй вид печали олицетворяет собою Петр, который при виде Господа, потрясенный, разражается слезами, и эти слезы действуют исцеляюще. Они «перепахивают» земное царство его души. Петр начинает новую жизнь и сам обновляется.

Яркий пример такой благотворной печали, выступающей в роли действенной силы, противостоящей власти зла, дан нам в девятой главе Книги пророка Иезекииля. Здесь рассказывается о шести карателях, которым предстоит произвести суд над Иерусалимом — над землей, «полной крови» (Иез 9:9), над городом, что «исполнен неправды» (Иез 9:9). Но прежде повелел Господь человеку в льняной одежде, находящемуся среди тех карателей, начертать на челах людей «скорбящих, воздыхающих о всех мерзостях, совершающихся среди него» (Иез 9:4), знак, древнееврейскую букву «тав», напоминающую по форме крест, с тем чтобы избавить меченных таким образом лиц от суда. Это люди, которые, живя с волками, не пожелали выть по-волчьи, которые не дали себя увлечь всеобщим признанием неправды, воспринимавшейся большинством как нечто само собой разумеющееся, а им доставлявшей страдания. И хотя они были не в силах изменить ситуацию в целом, они все же оказывали владычеству зла пассивное сопротивление, противопоставляя ему страдание — печаль, которая ставит преграду на пути власти зла.

Предание донесло до нас еще один образ такой спасительной печали: образ Марии, которая вместе со своей сестрой (Марией Клеоповой), Марией Магдалиной и Иоанном стоит при кресте (Ин 19:25–27). Здесь, как и в Книге пророка Иезекииля, мы находим мир, полный жестокости и цинизма или трусливого пособничества, а в нем — горстку людей, хранящих верность; они не могут предотвратить несчастье, но, сострадая, они принимают сторону приговоренного к смерти и через свою любовь оказываются на стороне Бога, Который Сам есть любовь. Это сострадание заставляет нас невольно вспомнить удивительные слова святого Бернара Клервоского из его Проповеди на Песнь Песней: «Impassibilis est Deus, sed non incompassibilis» — «Бог не может страдать, но может сострадать» (Bernhard von Clairvaux, 26). Именно при Кресте полнее всего раскрывается смысл заповеди: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся». Тот, кто не дает своему сердцу очерстветь от боли, от вида страданий другого, кто не открывает своей души навстречу злу, а только страдает под бременем его власти и тем самым признает правду, то есть Бога, — тот распахивает окна мира, дабы в него вошел свет. Таким плачущим уготовано утешение. В этом смысле вторая заповедь тесно переплетается с восьмой: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» (Мф 5:10).

Печаль, о которой говорит Господь, — это проявление нонконформизма в отношении зла, это особая форма сопротивления тому, что делают все вокруг и что навязывается отдельному человеку в качестве модели поведения. Но даже такого рода сопротивления мир не приемлет, мир требует соучастия. Он воспринимает такую печаль как обвинение, протест против усыпления совести — и так оно и есть. Вот почему печалующиеся, плачущие становятся изгнанными за правду. Плачущим уготовано утешение, изгнанным — Царство Божие; это то же самое обетование, которое дано нищим духом. Оба эти обетования теснейшим образом связаны друг с другом: Царство Божие, возможность находиться во власти Бога и под Его защитой, быть охраняемым Его любовью — вот подлинное утешение.

И наоборот: страдающий получит истинное утешение и его слезы иссякнут только тогда, когда никакая убийственная сила не сможет более угрожать ему и всем бессильным мира сего; полное утешение будет дано только тогда, когда непонятые страдания прошлого будут озарены светом Божиим и исполнятся Его милостью примиряющего смысла; подлинное утешение будет явлено только тогда, когда будет низвергнут «последний враг» — смерть (1 Кор 15:26). Так слова, сказанные об утешении, позволяют нам лучше понять, что имеется в виду под «Царством Божиим» (Небесами), а «Царство Божие», в свою очередь, дает нам представление о том, какое утешение уготовил Господь всем плачущим и страждущим этого мира.
——-

«Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся» (Мф 5:6). Эти слова внутренне связаны с тем, что говорится о плачущих, которые утешатся: подобно тому как там речь шла об обетовании блаженства тем, кто не подчиняется диктату господствующих мнений и привычек, но, страдая, оказывает этому сопротивление, так и тут речь идет о тех, которые находятся в поиске, которые ищут подлинного величия, подлинной правды, подлинного добра.

То есть речь идет о тех, кто не довольствуется окружающим и не гасит в себе беспокойство сердца, которое зовет человека к более величественным горизонтам, так что он внутренне отправляется в путь — подобно тем мудрецам из страны Востока, что идут искать Иисуса, звезду, указующую путь к правде, к любви, к Богу. Это люди, наделенные внутренней отзывчивостью, открывающей в них способность слышать и видеть, воспринимать те неприметные знаки, которые Бог посылает миру и которые разрушают диктатуру общепринятого и привычного.

...несколько слов о Спасении тех, кто не знает Христа. Современные теории обосновывают право каждого жить, сообразуясь со своей религией — или с атеизмом. Так человек якобы найдет свое спасение. Подобное мнение основывается на очень странном представлении о Боге, о человеке и о том, по какому пути должно идти человечество. Попробуем пояснить это, задав несколько практических вопросов. Если человек, действуя по совести, честно исполняет свой долг кровной мести, будет ли это основанием для того, чтобы считаться праведником перед Богом и быть спасенным? Или если он все свои силы направляет на ведение «священной войны»? Или если он соблюдает все ритуальные омовения и прочие установленные обряды? Или если он объявляет свои мнения и желания голосом совести и тем самым притязает на то, чтобы быть мерой всех вещей? Нет, Бог требует прямо противоположного: Он требует постоянного бдения, готовности воспринять Его тихое одобрение, которое, проникая в нас, помогает вырваться из круга привычного и направляет на путь истины; Ему нужны люди, «алчущие и жаждущие правды», — вот путь, который открыт для всех, путь, который завершается подле Иисуса Христа.

Именно родители принимают решение за ребенка вступить в лоно Церкви. В наши дни часто можно услышать, что таким образом родители лишают своего ребенка свободы выбора. Итак, некоторые родители боятся ущемить свободу выбора их ребенка, не понимая, что причина их боязни кроется в незнании того, чем является крещение. Многие воспринимают его как запись в некую партию, как возложение моральных обязанностей на человека, а не как дар, не как помощь в духовном развитии их чада.
Решение оставить свободу выбора в вопросе веры своему ребенку кажется даже нелепым, если мы задумаемся над тем, что родители берут на себя смелость решать за ребенка во всех остальных аспектах жизни: мы записываем наших детей в кружки, мы заставляем их заниматься спортом, играть на пианино, делать прививки, принимать витамины. И всё почему? Потому что считаем это важным. По-настоящему, родители принимают решения за ребенка до тех пор, пока он не научится мыслить самостоятельно.
Поэтому, цель наших бесед заключается в том, чтобы открыть родителям глаза на важность, необходимость крещения, на то, что оно не только не второстепеннее плавания два раза в неделю, а просто жизненно необходимо.
Итак, на этом этапе Таинства подходит момент для того, чтобы родители взяли на себя обязанность воспитывать своих детей в вере, «чтобы сохранить в них Божественную жизнь от тлена греха и создать условия для ее постоянного развития» (Требник, Изд. Францисканцев, 2004 г.) Никакого насилия над детьми это Таинство не производит, а наоборот, дает им возможность, открывает перед ними двери, дарует благодать. Не надо забывать, что у детей всегда есть возможность отказаться от этой благодати. К тому же за всю историю христианства в ответ на крещение никогда не наблюдался рефлекс Павлова. Никто из принявших это таинство не стал автоматически святым, живущим по 10 заповедям, ну или хотя бы милым и послушным. Крещение – это возможность, вера в потенциале, это зерно веры, уход за которым поручается родителям и крестным. Если зерно попадает в среду, не способствующую его развитию, оно не прорастает, остается зерном, не раскрывает своего потенциала. Вера ребенка будет взращиваться именно на вере родителей, это и станет более или менее благодатной средой для ее роста. Поэтому сразу за отречением от зла читается исповедание веры.
Ответственность за рост веры ребенка накладывается на родителей и крестных, потому что кто-то должен ухаживать за этим нежным ростком. И родители начинают вносить свой вклад в духовную жизнь младенца с самого начала ритуала: они нарекли ему имя, они взяли на себя обязательство воспитывать своего ребенка в вере. Любой родитель желает дать своим детям лучшее, поэтому мы водим наших детей на развивающие кружки, заставляем их мыть руки перед едой, ложиться вовремя спать, журим их за плохие отметки в школе. Христианские родители точно так же стараются передать своим детям самое прекрасное – встречу с Богом, христианский образ жизни, веру, помочь им научиться любить ближнего так, как любит Господь. Если родители понимают важность веры, они стараются передать ее своим детям как можно скорее. Именно поэтому уже во время ритуала венчания жених и невеста клянутся в передаче веры будущим детям.
Почему так важно, чтобы родители отреклись от зла? Обратимся к истории Церкви. В античности то, что сейчас занимает 2 строчки диалога, было настоящим ритуалом, который проводился вне стен баптистерия. Катехумен, находящийся на этапе избрания, то есть уже готовый к принятию Таинства крещения, поворачивался лицом на запад и, указывая пальцем на невидимого, но присутствующего, реального противника, отрекался от дьявола. Западное направление было выбрано не случайно, именно там заходит, «умирает» солнце, символ Господа. То есть катехумен отрекался от тьмы, от хаоса, от места, где не хватает света. Затем он поворачивался на восток, в сторону восходящего солнца, символизирующего воскресшего Христа, и возвращался в баптистерий. Его путь от запада на восток обозначал переход от смерти к жизни, от тьмы к свету. В самом начале истории Церкви исповедание веры проводилось во время акта крещения: катехумен произносил «Верую…», погрузившись в купель. Священник спрашивал его: «Веруешь ли ты в Бога, Отца всемогущего, Творца неба и земли?». Крещаемый отвечал: «Верую». И после этих слов его окунали с головой в воду. И так далее. Позже исповедание веры и обряд крещения были разделены, причем исповеданию предшествует отречение от зла. Причем отречение касается не чего-то или кого-то абстрактного, а соблазнов неправедной жизни, от господства греха над нами, от сатаны, виновника и князя греха.
Отречься от чего-то значит разорвать с ним связь. Отречение – это отказ. Отказ от чего-то, что раньше казалось приятным, а теперь считаешь противным. Отрекаясь от зла, человек отрекается от всего того, что вредит ему, приносит ему зло. Отречься от зла значит ненавидеть зло, испытывать к нему отвращение. Никто не расстается с пороком, с дурной привычкой, если по-настоящему не испытывает к ней отвращение. Сначала необходимо признать свое союзничество со злом, а затем пропитаться к нему ненавистью, чтобы порвать с ним. Тот же процесс сопровождает исповедь. Исповедание грехов подразумевает, что человек признал ошибочность своих действий, увидел, что некоторые его поступки, решения привели к отрицательным результатам, к страданию, к разрушению. Мы живем в конкретном мире, поэтому необходимо называть свои грехи, ошибки собственными именами. Во время крещения человек отказывается от отца всех зол и от его соблазнов, от сатаны, что на древнееврейском обозначает «обвинитель». Ангел тьмы, властелин двусмысленности, ставит человеку западню, заставляя его сомневаться в любви Бога и любви ближнего. Мы все прекрасно знаем этот внутренний голос, который постоянно обвиняет нас в чем-то, заставляет терять самоуважение, ненавидеть нас самих, нашептывает нам ложное о нас, о Боге и о нашем ближнем. Орудие этого «голоса» - страх. И этот страх превращается в основу, на которой крепятся все наши духовные уродства. И недостаточно признать различные соблазны неправедной жизни чем-то отрицательным. Необходимо отказаться от них, необходимо их ненавидеть. Если человек не ненавидит по-настоящему зло, он никогда от него не откажется. «Любящие Господа, ненавидьте зло!» (Пс 96,10) Если человеку не удается порвать со своим пороком, значит, человек еще связан с ним, привык есть эти отходы. Достаточно хоть раз отведать хорошей пищи, чтобы больше не возвращаться к привычным отходам. Находясь долго в комнате с закрытыми окнами, мы даже не замечаем, насколько зловонен в ней воздух. Стоит выйти из такой комнаты на улицу, и мы тут же замечаем, какой гадостью мы дышали раньше. Отречение от зла подобно решению открыть настежь окно в комнату и запустить в нее свежий воздух. Отказ от зла наполовину подобен неаккуратной операции на рак, когда часть опухоли оставляют в организме. Таким образом рак разрастется снова.
После отречения от зла родители крещаемого исповедуют свою веру. Но многие, отвечая на вопросы священника, подразумевают, что они верят в существование Бога. Однако вера, которую исповедуют христиане, подразумевает доверие к Богу, веру в Его любовь к нам. По-древнееврейски слово «вера» происходит от глагола, обозначающего «опираться». Поэтому, верить в то, что Бог – наш Отец, значит жить, как сын Бога. Провозглашать Христа нашим Господом, значит прекратить подчиняться всем остальным господам в нашей жизни, например, нам самим, нашим идолам, таким как деньги, здоровье, мнение других, удобства и т.д. Верить в Церковь, значит доверять тому, что только в Церкви можно найти спасение.
Ответственность родителей в воспитании детей в вере очень велика, потому что их поступки, поведение, реакции будут всегда на виду у ребенка. Если это будут поступки людей, доверяющих Богу, то и дети научатся доверять Богу. Если родители каждый день отрекаются от зла, то и дети научатся отрекаться от него. Родители призваны укреплять свою собственную веру, что поможет и их детям перенять веру у родителей.

«Кризис призваний к священству» – это в некотором роде лишь привычный словесный штамп. В жизни Церкви всегда можно различить черты кризиса. Это типичная ситуация странствующего народа Божия, который никогда не знает, что ожидает его за очередным историческим поворотом и никогда не может вполне подготовиться к встрече с неизвестностью – культурной, экономической, научно-технической или религиозной.

Существующий кризис призваний затрагивает большинство стран первого мира, но совершенно не характерен для слаборазвитых христианских стран. Некоторые полагают, что национальные католические Церкви в этих странах является поэтому образцом для подражания, но это не так. Бедные страны характеризует целый комплекс особенностей, которые существуют не поодиночке, а именно как нераздельный комплекс. Это, кроме упомянутой массовой бедности и невежества, огромная имущественная и культурная пропасть между богатыми и бедными, коррупция, высокая рождаемость в сочетании с унизительным положением женщины в обществе и т.д. В религиозной сфере на фоне невежества и суеверий сильны фундаменталистские тенденции, а в социальной жизни религия эксплуатируется как важный этнополитический фактор.

В бедных католических странах быть священником означает занять достаточно обеспеченное и престижное место в обществе, получить недорогое образование. Поэтому кроме молодых идеалистов из сравнительно обеспеченных семей в семинарии поступают выходцы из многодетных бедных семей, для которых это становится возможностью выбиться «в люди». Став священниками они стараются компенсировать недостаточное интеллектуальное развитие строгой набожностью и приверженностью к внешним формам религиозности. Зато таких священнослужителей много, «кризиса призваний» нет.

В католических странах первого мира ситуация во многом противоположная. Активных католиков в этих странах сравнительно немного, но они имеют возможность получить серьезную церковную формацию, стремятся сделать веру глубоким основанием своей социальной жизни. Задача священника в таких обществах становится сложнее. С одной стороны во время учебы в семинарии он не получает того образования и престижа, которое принято считать положенным успешному человеку. С другой – пастырство развитых прихожан ставят перед ним серьезные задачи, требующие кроме личной, глубоко интегрированной веры, еще и понимания новых общественных и культурных процессов.

Есть еще два важных фактора – послушание епископу и обязательный целибат для латинского духовенства (и византийского католического духовенства за пределами Восточной Европы). В культуре светского гуманизма существует тенденция рассматривать эти факторы как совершенно недопустимые ограничения свободы личности. Отношения начальства и подчиненного в этой перспективе рассматриваются как простой договор, который может быть в любой момент расторгнут и снова возобновлен по взаимной договоренности сторон, согласно условиям контракта. Вступление в отношения типа Завета, сакраментального подчинения на основе веры в Бога, представляется унизительным и бесправным.

Что касается обязательного целибата, то в упомянутой культуре, где к неотъемлемым правам личности начинают относить не только свободу выбора сексуального партнера, но и выбор собственной сексуальной ориентации и самоидентификации, требования безбрачия ради «условностей» религиозного служения представляются просто абсурдными.

В средневековой Европе духовенство имело сословный статус. В традиционном обществе сословие представляет собой устойчивый общественный слой, имеющий устоявшиеся механизмы взаимодействия с другими общественными слоями, собственного сохранения и воспроизведения. Собственно некоторые священники и сегодня приучаются видеть эту социальную функцию духовенства как единственную. Они обслуживают государство и заботятся о процветании Церкви в государстве, полагая, что в этом и заключается их служение Богу.

Молодой идеалист приходит в семинарию с мечтами о возвышенном и таинственном и постепенно обнаруживает, что его Церковь живет как любой общественный механизм, хорошо или не очень хорошо отлаженный. В работе этого механизма важное значение уделяется литургии и обрядам, умению их правильно и точно совершать, а также чрезвычайно важное значение имеет добывание денежных средств. Довольно быстро идеалист обнаруживает, что искусство добывать деньги относится к разряду важнейших умений священника.

Если нет реального видения эсхатологической борьбы Троичного Бога и Его Церкви с сатаной, борьбы, разворачивающейся на всех уровнях церковного существования, и нет постоянной практики осознанного участия в этой борьбе, то юношеский идеализм после ряда переживаний превращается в «зрелый прагматизм», а попросту говоря профессиональный цинизм, а юный семинарист – в заматеревшего церковного функционера и карьериста. Или просто уходит из семинарии.

Быть в России священнослужителем Московской патриархии совсем не то, что служить здесь священником католической Церкви. Преодолевая почти вековой перерыв в массовой церковной жизни Россия движется примерно к той религиозности, которая существовала накануне событий 1917 г. Аутентичных христиан немного, много неофитов разной степени религиозной искренности, еще больше, вероятно, тех кто, насмотревшись телевизор, «вспомнил», что был крещен в младенчестве. Пожилые люди, которым следует быть хранителями религиозной и духовной зрелости и мудрости, как правило, неспособны зрело воспринять свою жизнь и происходящее в свете Евангелия и Учения Церкви. В этом плане они мало чем отличаются от молодых неофитов.

Православию в стране открыта широкая улица. Идти по ней трудно. Сегодняшнее православие воспроизводит основные погрешности дореволюционного. Налицо уже упомянутые религиозные и церковные проблемы слаборазвитых стран – коррупция церковных властей, обрядоверие, суеверия, антисемитизм…

Но это минусы. А к плюсам относится то, что священник МП в России – у себя дома. Ему как правило покровительствуют власти. Священнослужитель МП становится привычным атрибутом любого общественно значимого события, будь то освящение детского приюта, тюрьмы, стратегической ракеты или благословление местных властей на успешное властвование.

Католический священник в России все в большей степени изолируется от потока подобных событий и воспринимается как чужак, так же как и его паства. Гонений в строгом смысле нет, есть неприятие со стороны разных общественных структур и слоев. Это отчужденность, нередко граничащая с враждебностью, ложится тяжелым психологическим бременем на тех католиков, кто мечтает посвятить себя церковному служению в России. Католическая молодежь видит, что приходы живут достаточно замкнутой жизнью, и без того небольшие общины нередко уменьшаются. Что слово «католик» вызывает подозрительное отношение у окружающих. Что быть католиком в России снова считается непатриотичным, служит препятствием для карьеры на государственной службе.

Материальное положение католического священника в России гораздо скромнее, чем в странах Западной Европы и Америке. Церковь существует в значительной мере не на пожертвования собственных прихожан, но на средства зарубежных католических фондов. Причина здесь не собственно бедность, но эгоистичное убеждение, что священник всегда может достать денег заграницей. Это весьма серьезный показатель, который вызывает ощущение неустойчивости церковных структур у тех, кто готовится к профессиональному служению в этой Церкви.

Названные условия требуют соответственных качеств священника. Малоинициативный человек, возможно, сумел бы нести священническое служение в условиях налаженного церковного механизма: служить литургию, имея время для тщательной подготовки проповеди, исповедовать, проводить за кофе неспешные духовные беседы с прихожанами… Но в ситуации неопределенности, тысячи хозяйственных и административных дел, препятствий, искусственно создаваемых для неправославных Церквей, нужны иные качества, а также способность работать для Всевышнего на иных полях.

Одним из таких важных полей является кухня. Разговоры на кухне после работы всегда были в СССР средством обсуждения самых важных мировоззренческих вопросов. Поскольку в других местах открытое искреннее обсуждение не представлялось возможным. Времена идеологических репрессий, кажется, прошли, но кухня по прежнему пригодна для выполнения своих функций. Сегодня слово «кухня» следует понимать более широко как метафору для обозначения места любого неформального общения, в котором Духу дышится свободно, а благодать способна исцелить открывающегося ей человека.

Кандидатов в священники находят и воспитывают, прежде всего, настоятели приходов. Как правило, в России это иностранцы, выходцы из католических стран или, по крайней мере, стран с массовой католической Церковью. Они выбирают кандидатов, которые проявляют привычные настоятелям качества благочестивых молодых людей из родной им стабильной многочисленной Церкви. Молодых людей, которые крутятся вокруг алтаря, и быстро перенимают внешние формы благочестия. Это серьезная ошибка. В России, где католицизм – редкая экзотика, алтарь привлекает, прежде всего, психически неблагополучных или даже нездоровых людей. Вспоминаю с сожалением, как был свидетелем тому, как в середине 90х в одном приволжском городе иностранные священники набрали несколько кандидатов в семинарию, при этом было видно невооруженным глазом, что у половины из них – гомосексуальные проблемы, другие просто не понимают, куда попали.

В нецерковном обществе, где человеку негде взять добрый пример серьезной церковной деятельности, хорошими служителями Церкви становятся те, кто хорошо мог работать и служить людям в миру. Опыт работы и служения всегда учит тому, как трудно достигается любой реальный результат. Как трудно преодолевать инерцию мышления и амбиции многих людей, во взаимодействии которых живет любая отрасль общественной жизни, в том числе и Церковь. Учит с уважением относиться не только к отдельным людям, но, следовательно, к любым общественным структурам, составленным из этих людей.

Призыв Бога тогда воспринимается не как возможность, наконец-то найти себе какую-то удачную нишу в обществе, но как зов к более интенсивному служению людям, в самой сердцевине их жизни, в самом важном и неуловимом – в их отношениях с Богом. Тогда опыт трудностей, неудач, непривлекательных внешне компромиссов, сопровождающих человеческую жизнь с Богом, не обескураживает. Священник может работать, не гоняясь за внешним успехом, не размениваясь на мелочи, не отчаиваясь от неудач и несовершенства Церкви.