Собрался в одном городе суд присяжных. Были присяжными и крестьяне, и дворяне,
и купцы. Старшиной присяжных был почтенный купец Иван Акимович Белов. Все купца
этого уважали за добрую жизнь: и честно вел дела, никого не обманывал, не обсчитывал
и людям помогал. Был он старик лет под 70. Собрались присяжные, присягнули, сели по
местам, и привели к ним подсудимого, конокрада, за то, что он у мужика лошадь угнал.
Только хотели начать судить, Иван Акимович встал и говорит судье: «Простите меня, гос-
подин судья, я не могу судить».
Удивился судья: «Как, говорит, почему?»
– Да так, не могу. Отпустите меня.
И вдруг задрожал у Ивана Акимовича голос, и заплакал он. Заплакал, заплакал так, что
и говорить не может. Потом оправился и говорит судье:
– Не могу я, господин судья, судить потому, что я и отец мой, может быть, много хуже
этого вора, как же мне судить такого же, как я. Не могу, отпустите, прошу вас.
Отпустил судья Ивана Акимовича и потом вечером позвал его к себе и стал спраши-
вать: «Отчего вы, говорит, отказываетесь от суда?»
– А вот отчего, – сказал Иван Акимович и рассказал судье про себя такую историю.
– Вы, говорит, думаете, что я сын купца и что я родился в вашем городе. Это неправда.
Я сын крестьянина, отец мой был крестьянином, первый вор в округе, и помер в остроге.
Человек он был добрый, да только пьяный, а в пьяном виде и мать мою бил, и буянил, и
на всякое дурное дело был готов, а потом сам же каялся. Раз он и меня с собой вместе на
воровство повел. И этим самым разом мое счастье сделалось.
Было дело так. Был мой отец в компании с ворами в кабаке, и стали они говорить, где
бы им поразжиться. А мой отец и говорит им: «Вот что, ребята. Вы знаете, говорит, купца
Белова амбар, что на улицу выходит. Так вот в амбаре этом добра сметы нет. Только забраться
туда мудрено. А вот я придумал. А придумал я вот что. Есть в этом амбаре оконце, только
высоко да и тесно, большому человеку не пролезть. Так я вот что вздумал. Есть, говорит, у
меня парнишка, ловкач мальчишка, – это про меня, значит, – так мы, говорит, возьмем его с
собою, обвяжем его веревкой, подсодим к окну, он влезет, спустим его на веревке, а другую
веревку ему в руки дадим, а на эту саму веревку будет он нам добро из амбара навязывать,
а мы будем вытягивать. А когда наберем сколько надобно, мы его назад вытащим».
И полюбилось это ворам, и говорят: «Ну что ж, веди сынишку».
Вот пришел отец домой, кличет меня. Мать говорит: «На что тебе его?» – «Значит, надо,
коли зову». Мать говорит: «Он на улице». – «Зови его». Мать знает, что, когда он пьяный,
с ним говорить нельзя, исколотит. Побежала за мной, кликнула меня. И говорит мне отец:
«Ванька! Ты лазить горазд?» – «Я куды хошь влезу». – «Ну, говорит, идем со мной». Мать
стала было отговаривать, он на нее замахнулся, она замолчала. Взял меня отец, одел и повел
с собою. Повел с собою, привел в кабак, дали мне чаю с сахаром и закуски, посидели мы до
вечера. Когда смерклось, пошли все – трое всех было – и меня взяли.
Пришли мы к этому самому дому купца Белова. Тотчас обвязали меня одной веревкой,
а другую дали в руки и подняли. «Не боишься?» – говорят. – «Чего бояться, я ничего не
боюсь». – «Лезь в окно да смотри оттуда доставай что получше: меховое больше, да обвя-
зывай веревкой, той, что в руках. Да привязывай, смотри, не на конец веревки, а в середину
веревки, так, чтобы, когда мы вытащим, у тебя бы конец оставался. Понимаешь?» – гово-
рят. – «Как не понять, понимаю».
Вот подсадили они меня до оконца, пролез я в него, и стали они спускать меня по
веревке. Стал я на твердое и тотчас стал ощупывать ручонками. Видать ничего не вижу –
темно, только щупаю. Как ощупаю что меховое, сейчас к веревке, не к концу, а к середине
навязываю, а они тащат. Опять притягиваю веревку и опять навязываю. Штуки три таких
чего-то вытащили, вытянули к себе всю веревку, значит – будет, и потянули меня опять
кверху. Держусь я ручонками за веревку, а они тащат. Только потянули до половины: хлоп!
оборвалась веревка, и упал я вниз. Хорошо, что попал на подушки, не зашибся.
Только в это самое время, как я после узнал, увидал их сторож, сделал тревогу, и бро-
сились они бежать с наворованным.
Они убежали, а я остался, ушли они. Лежу один в темноте, и страх на меня нашел,
плачу и кричу: мама, мама! мама, мама! И так я устал и от страха, и от слез, да и ночь не
спал, что и сам не слыхал, как заснул на подушках. Вдруг просыпаюсь, стоит против меня
с фонарем этот самый купец Белов и с полицейским. Стал меня полицейский спрашивать, с
кем я был. Я сказал – с отцом. – «А кто твой отец?» И стал я опять плакать. А Белов старик
и говорит полицейскому:
«Бог с ним. Ребенок – душа Божья. Не годится ему на отца показывать, а что пропало,
то пропало».
Хороший был покойник, царство небесное. А уж старушка его еще жалостливее. Взяла
она меня с собою в горницу, дала гостинцев, и перестал я плакать: ребенок, известно, всему
радуется. Наутро спрашивает меня хозяйка: «Хочешь домой?» Я и не знаю, что сказать.
Говорю: да, хочу. «А со мной оставаться хочешь?» – говорит. Я говорю: хочу. «Ну и оста-
вайся».
Так я и остался. И остался, остался, так и жил у них. И выправили они на меня бумаги,
вроде подкидыша, приемышем сделали. Сначала жил мальчиком на посылках, потом, как
стал подрастать, сделали они меня приказчиком, заведовал я в лавке. Должно быть, служил я
недурно. Да и добрые люди были, так полюбили меня, что даже и дочь за меня замуж отдали.
И сделали они меня заместо сына. А помер старик – все имение мне и досталось.
Так вот кто я такой. И сам вор, и вора сын, как же мне судить людей. Да и не христи-
анское это дело, господин судья. Нам всех людей прощать и любить надо, а если он, вор,
ошибся, то его не казнить, а пожалеть надо. Помните, как Христос сказал.
Так сказал Иван Акимович.
И перестал судья спрашивать и задумался сам о том, можно ли по христианскому
закону судить людей.
По Лескову изложил Л.Н. Толстой
Добавлено спустя 41 минуту 59 секунд:
Свободный человек
Нехлюдов стоял у края парома, глядя на широкую, быструю реку. Из города донесся по
воде гул и медное дрожание большого охотницкого колокола. Стоявший подле Нехлюдова
ямщик и все подводники один за другими сняли шапки и перекрестились. Ближе же всех
стоявший у перил невысокий, лохматый старик, которого Нехлюдов сначала не заметил, не
перекрестился, а, подняв голову, уставился на Нехлюдова. Старик этот был одет в заплатан-
ный азям, суконные штаны и разношенные, заплатанные бродни. За плечами была неболь-
шая сумка, на голове высокая меховая вытертая шапка.
– Ты что же, старый, не молишься? – сказал ямщик Нехлюдова, надевая шапку. – Аль
некрещеный?
– Кому молиться-то? – решительно наступающе и быстро выговаривая слог за слогом,
сказал лохматый старик.
– Известно кому – Богу, – иронически проговорил ямщик.
– А ты покажи мне, где он? Бог-то?
Что-то было такое серьезное и твердое в выражении лица старика, что ямщик, почув-
ствовав, что он имеет дело с сильным человеком, несколько смутился, но не показывал этого
и, стараясь не замолчать и не осрамиться перед прислушивающейся публикой, быстро отве-
чал:
– И где? Известно, на небе.
– А ты был там?
– Был не был, а все знают, что Богу молиться надо.
– Бога никто же видел нигде же. Единородный сын, сущий в недре Отчем. Он явил, –
строго хмурясь, той же скороговоркой сказал старик.
– Ты, видно, нехристь, дырник. Дыре молишься, – сказал ямщик, засовывая кнутовище
за пояс и оправляя шлею на пристяжной.
Кто-то засмеялся.
– А ты какой, дедушка, веры? – спросил немолодой уже человек, с возом стоявший у
края парома.
– Никакой веры у меня нет. Потому никому я, никому не верю, окроме себе, – так же
быстро и решительно ответил старик.
– Да как же себе верить? – сказал Нехлюдов, вступая в разговор. – Можно ошибиться.
– Ни в жисть, – тряхнув головой, решительно отвечал старик.
– Так отчего же разные веры есть? – спросил Нехлюдов.
– Оттого и разные веры, что людям верят, а себе не верят. И я людям верил и блудил,
как в тайге; так заплутался, что не чаял выбраться. И староверы, и нововеры, и субботники,
и хлысты, и поповцы, и беспоповцы, и австрияки, и молокане, и скопцы. Всякая вера себя
одна восхваляет. Вот все и расползлись, как кутята слепые. Вер много, а дух один. И в тебе,
и во мне, и в нем. Значит, верь всяк своему духу, и вот будут все соединены. Будь всяк сам
себе, и все будут за едино.
Старик говорил громко и все оглядывался, очевидно, желая, чтобы как можно больше
людей слушали его.
– Что же, вы давно так исповедуете? – спросил Нехлюдов.
– Я-то? Давно уж. Уж они меня двадцать третий год гонят.
– Как гонят?
– Как Христа гнали, так и меня гонят. Хватают да по судам, по попам – по книжникам,
по фарисеям и водят; в сумасшедший дом сажали. Да ничего мне сделать нельзя, потому я
свободен. «Как, говорят, тебя зовут?» Думают, я звание какое приму на себя. Да я не прини-
маю никакого. Я от всего отрекся, нет у меня ни имени, ни места, ни отечества – ничего нет.
Я сам себе. «Зовут как?» – Человеком. – «А годов сколько?» – Я говорю, не считаю, да и
счесть нельзя, потому что я всегда был, всегда и буду. – «Какого, говорят, ты отца и матери?»
– Нет, говорю, у меня ни отца, ни матери, окроме Бога и земли. Бог – отец, земля —
мать. – «А царя, говорят, признаешь?» – Отчего не признавать? Он себе царь, а я себе
царь. – «Ну, говорят, с тобой разговаривать». Я говорю: я и не прошу тебя со мной разгова-
ривать. Так и мучают.
– А куда же вы идете теперь? – спросил Нехлюдов.
– А куда Бог приведет. Работаю, а нет работы – прошу, – закончил старик, заметив, что
паром подходит к тому берегу, и победоносно оглянулся на всех, слушавших его.
Паром причалил к другому берегу. Нехлюдов достал кошелек и предложил старику
денег. Старик отказался.
– Я этого не беру. Хлеб беру, – сказал он.
– Ну, прощай.
– Нечего прощать. Ты меня не обидел. А и обидеть меня нельзя, – сказал старик и стал
на плечо надевать снятую сумку.
Между тем перекладную телегу выкатили и запрягли лошадей.
– И охота вам, барин, разговаривать, – сказал ямщик Нехлюдову, когда он, дав на чай
паромщикам, взлез на телегу. – Так, бродяжка непутевый.
В начале XIX века в Японии жил знаменитый мастер кэндо по имени Сокэн. Однажды в его доме завелась большая крыса, которая постоянно шумела по ночам и мешала ему спать. Сокэн обратился к своему знакомому, разводившему и дрессировавшему кошек, попросив на время его лучшего кота–крысолова. Тот одолжил ему очень сильного кота, быстрого и опытного в искусстве ловли крыс. Но, когда кот встретился с этой крысой, ему пришлось сразу же бежать, задрав хвост. Очевидно, было в этой крысе что–то очень необычное.
Тогда Сокэн взял другого кота: рыжего, обладавшего мощным ки и агрессивным характером. Этот кот вступил в бой с крысой, но потерпел поражение и бежал. Третий, черно–белый кот, хотя и был прекрасно подготовлен, также не смог ничего сделать с крысой.
Сокэн взял четвертого кота: черного, старого и неглупого, хотя и не такого сильного, как трое других. Когда кот зашел в комнату, крыса некоторое время смотрела на него, а затем двинулась вперед. Но черный кот продолжал сидеть очень сосредоточенно и абсолютно неподвижно. Тень сомнения мелькнула в глазах крысы, но она продолжала потихоньку подходить. Внезапно кот кинулся, схватил ее за шею и убил.
Тогда Сокэн отнес его назад и обратился к дрессировщику кошек: «Я много раз пытался достать эту крысу своим деревянным мечом, но безуспешно. Более того, ей даже удавалось царапать меня. Как же так получилось, что твой черный кот смог мгновенно одолеть ее?» Дрессировщик ответил: «Почему бы нам не созвать совещание и не спросить самих котов? Ты – мастер кэндо, и я уверен, что они тоже неплохо разбираются в воинских искусствах».
Было созвано собрание котов, председательствовал на котором тот самый черный кот, который был самым старым из всех. Вначале он дал слово первому коту. Тот сказал: «Я действительно очень силен; я знаю сотни различных приемов борьбы с крысами. У меня острые клыки и крепкие мышцы. Но это была необычная крыса». «Получается, что твоя техника и сила уступали крысе», – ответил черный кот. – «Может быть у тебя и много мускулов, и ты владеешь многими ваза, но одной лишь техники явно недостаточно».
Следующим выступал рыжий кот: «Я необычайно силен. Я всегда упражняюсь в выведении своего ки и практикую дыхание в дзадзэн. Я ем только овощи и рисовый суп и поэтому во мне столько энергии. Но я также не смог одолеть эту крысу. Почему?»
Черный кот ответил: «Твоя энергия действительно велика, но эта крыса была выше твоей энергии, поэтому ты оказался слабее ее. Если ты привязываешься к своему ки, гордишься им, оно становится вялым Твое ки подобно внезапной волне, которая быстро спадает и все, что остается, это разъяренный кот. Твое ки можно сравнить с водой, текущей из крана, но энергия крысы была подобна большому фонтану. Так что, даже если у тебя сильное ки, на самом деле оно слабо. Потому что ты чрезмерно самоуверен».
Следующей наступила очередь черно–белого кота. Он был не очень силен физически, но он был умен. Он уже достиг сатори, оставил практику ваза и посвящал все свое время дзадзэн. Но он не был мусетоку (т.е. без какой либо цели, или желания выгоды), поэтому ему и пришлось спасать свою жизнь.
Черный кот сказал ему: «Ты очень умен и силен. Но ты не смог победить крысу, потому что твое сознание было связано целью, и в результате интуиция крысы оказалась сильнее твоей. В то самое мгновение, как ты зашел в комнату, она поняла твое состояние духа. Ты не смог гармонизировать свою силу, технику и сознание; они были разделены, вместо того, чтобы быть одним целым.
Что касается меня, то я в одно мгновение бессознательно, естественно и автоматически объединил все три составляющие и поэтому мне удалось убить крысу.
Но я знаю одного кота, в деревне неподалеку, который сильнее меня. Он уже очень, очень старый и у него совсем седые усы. Однажды я встретил его и могу сказать, что в нем не было видно совершенно ничего похожего на силу! Он спит весь день. Он не ест ни мяса ни рыбы, только рисовый суп, хотя иногда позволяет себе глоток сакэ. И ему никогда не приходится ловить крыс, потому что они до смерти боятся его и разбегаются во все стороны. Они держатся от него на таком расстоянии, что у него не было случая поймать хоть одну крысу. Однажды он зашел в дом, полный крыс, но они в то же мгновение бежали и перебрались в другие дома. Этот старый седобородый кот действительно таинственен и впечатляет воображение. Вы должны стараться быть подобны ему: вне формы, вне дыхания, вне сознания».
Для Сокэна, мастера кэндо, это был великий урок.
_____________________________ Иди за Солнцем следом, хоть этот путь неведом. Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра.
Один правоверный пришёл как-то к пророку Элиасу. Его очень волновало, что такое ад и рай, потому что он хотел жить праведно. — Где ад и где рай? С этим вопросом человек обратился к пророку, но Элиас не ответил. Он взял вопрошавшего за руку и повёл тёмными переулками во дворец. Через железные врата они вошли в большой зал со множеством народа, бедными и богатыми, в лохмотьях и драгоценных одеяниях. Посреди зала стоял на огне огромный котёл, в нём кипел суп. От варева шёл приятный запах по всему залу. Вокруг котла толпились люди с впалыми щеками и бессмысленными глазами, стараясь получить свою порцию супа. Спутник пророка Элиаса поразился, когда увидел у них в руках по ложке, величиной с них самих. Вся ложка была из металла, раскалённая от супа, и лишь на самом конце черенка имелась деревянная ручка. С жадностью голодные люди тыкали своими ложками в котле. Каждый хотел получить свою долю, но никому это не удавалось. Они с трудом вытаскивали тяжёлые ложки из супа, но так как те были слишком длинными, то и сильнейшие не могли отправить их в рот. Слишком ретивые обжигали руки и лицо и, охваченные жадностью, обливали супом плечи соседей. С руганью они набрасывались друг на друга и дрались теми же ложками, которыми могли бы утолить голод. Пророк Элиас взял своего спутника за руку и сказал: «Вот это — ад». Они покинули зал и вскоре уже не слышали адских воплей. После долгих странствий по тёмным коридорам они вошли в другой зал. Здесь тоже было много людей, сидящих вокруг. Посреди зала стоял котёл с кипящим супом. У каждого было по такой же громадной ложке в руке, какие Элиас и его спутник уже видели в аду. Но люди были упитанными, в зале слышались лишь тихие довольные голоса и звуки окунаемых ложек. Люди подходили парами. Один окунал ложку и кормил другого. Если для кого-нибудь ложка оказывалась слишком тяжёлой, то сразу же другая пара помогала своими ложками, так что каждый мог спокойно есть. Как только насыщался один, его место занимал другой. Пророк Элиас сказал своему спутнику: «А вот это — рай!»
«Ад» — это работа рядом друг с другом, но против друг друга; каждый — только за себя самого и против других. «Рай», напротив, предполагает готовность вступать в позитивные отношения с другими. Обе группы — люди в раю и люди в аду — имеют одинаковые или похожие проблемы. Но живут ли они в раю или в аду, зависит от того, как они эти проблемы пытаются решить. Рай и ад — в нас самих. Мы имеем возможность выбирать!
_____________________________ Иди за Солнцем следом, хоть этот путь неведом. Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра.
Ну это просто праздник какой-то: яростный антисемит постит притчи про библейского пророка!
_____________________________ Меня никогда не оскорбляли сатанисты за то, что я не верю в их Дьявола. Это делали только любящие христиане за то, что я не верю в их бога. (с)
Рики Джервейс
По пред.комментарию см. картинку. Не дошло ? См. еще раз и еще, пока не дойдет
В притче про пророка Илию нет картинки, не юли, юродивый.
_____________________________ Меня никогда не оскорбляли сатанисты за то, что я не верю в их Дьявола. Это делали только любящие христиане за то, что я не верю в их бога. (с)
Рики Джервейс
Имелся ввиду Ваш комментарий, тв. б-гоизбранный ^_^
А за "юродивого" гранд мерси. Блаженным меня величали, юродивым еще нет. В копилку.
Люди считают, что юродивый – это человек с обязательным наличием у него психического расстройства или телесного изъяна. Говоря простым языком, это обычный дурак. Церковь неустанно опровергает данное определение, утверждая, что такие люди самопроизвольно обрекают себя на мучения, окутываясь завесой, скрывающей истинную доброту помыслов. Богословие призывает различать такие два понятия, как юродивые от природы и юродивые "Христа ради". Если с первым типом все вроде понятно, то про второй следует поговорить подробней. Они из-за своей сильной любви к Богу становились аскетами, ограждали себя от мирских благ и удобств, обрекая себя на вечные скитания и одиночество. В то же время они могли позволить себе безумное, неприличное поведение на людях, пытаться совращать прохожих. Проводя недели за молитвой, месяцы в посту, они были наделены даром провидения, но, несмотря на это, старались избежать земной известности.
_____________________________ Иди за Солнцем следом, хоть этот путь неведом. Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра.
GD, и часто вы аргументируете и оправдываете свое поведение "жидо-христианскими" терминами? А как же антисемитизм?
PS: в моем комментарии тоже нет картинки. Продолжаем юлить?
_____________________________ Меня никогда не оскорбляли сатанисты за то, что я не верю в их Дьявола. Это делали только любящие христиане за то, что я не верю в их бога. (с)
Рики Джервейс
Определить = обозначить собственные рамки, самолично построить свою же клетку. Однако это знание не мешает набирать мудрость из любых доктрин, главное, чтобы не было фиксации точки сборки на эти внешние источники.
_____________________________ Иди за Солнцем следом, хоть этот путь неведом. Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра.
Определить = обозначить собственные рамки, самолично построить свою же клетку. Однако это знание не мешает набирать мудрость из любых доктрин, главное, чтобы не было фиксации точки сборки на эти внешние источники.
Итак, что не фейл? Кто вы, мистер GD, старательно обсирающий сионистов, христиан и пр. конфессии, но не гнушающийся пересказом их рассказней? Флюгер, похоже. Ничем не ограничен, куда дунуло, туда и повернулся, подмахивая лопастями. А, может, не дунуло, а вдуло? Это многое объяснит. По Фрейду...
Последний раз редактировалось: MajorQ (30 Ноя 2016, 0:20), всего редактировалось 1 раз _____________________________ Меня никогда не оскорбляли сатанисты за то, что я не верю в их Дьявола. Это делали только любящие христиане за то, что я не верю в их бога. (с)
Рики Джервейс
Сновидящий посредством обучения магии является Воином, который видит себя как нечто неописуемое, неопределяемое и незавершенное. Он не имеет ограничений. Нет рамок. Он принимает все, что приходит как вызов, и никогда не является побежденным, даже если терпит поражение. Карлос Кастанеда
Азъ Есмь.
Последний раз редактировалось: GD (01 Дек 2016, 13:01), всего редактировалось 1 раз _____________________________ Иди за Солнцем следом, хоть этот путь неведом. Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра.
